Эммелина - Страница 12

Глядя на это, миссис Басс просто цвела улыбкой.

– Такого, как у меня, стола вы нигде не найдете. Спросите кого угодно. Я кормлю девушек лучше, чем дома родная мать.

Эммелина почувствовала, как в ней шевельнулась обида: что эта женщина знала о ее маме? Возражать было, конечно, нельзя, но слова прочно запали в душу. Своим поведением с Оупел миссис Басс вызвала у нее настороженность и испуг, а теперь недоверие и страх сделались еще глубже.

– Пошли, – сказала наконец миссис Басс. – Берите свои сундучки, и я отведу вас наверх, в длинную спальню.

Они снова пошли коридором и начали подниматься по лестнице. Но после первого же марша миссис Басс остановилась, чтобы отдышаться, и повернулась к Эммелине.

– Сколько же тебе лет? – спросила она неожиданно, даже и не подумав, несмотря на поздний час, понизить голос.

– Четырнадцать, – сказала Эммелина. – Вот-вот исполнится.

Миссис Басс рассмеялась:

– Ты почти спишь, детка. Дай-ка я помогу тебе с сундучком.

– Спасибо, я справлюсь.

Доброта миссис Басс больше смутила, чем порадовала Эммелину. Элиза и Мейми стояли прямо у них за спиной, и теперь они и все остальные будут знать, сколько ей лет. А ведь возраст – то, к чему можно придраться, то, что может не дать ей быть вместе со всеми. Принять помощь тоже казалось немыслимым, хотя она никогда прежде не поднималась по такой лестнице, и тащить сундучок, придерживая одновременно подол, чтобы нечаянно не наступить на юбку, было совсем не просто.

Наконец они добрались до третьего этажа и очутились в узкой и длинной комнате, которая казалась бы огромной, если бы крутой скат крыши не срезал большей части пространства, лишая вошедшего возможности выпрямиться во весь рост. У противоположной (высокой) стены стояли три широкие кровати. И когда миссис Басс подняла лампу выше, Эммелина увидела, что на ближайшей из них спят две девушки, на следующей виднеется только одна фигура, а в дальнем конце, у окна, кровать вовсе пуста. Миссис Басс объявила, что раз Элиза и Мейми подружки, то пусть лягут вместе, а Эммелине велела устроиться на кровати, где спала одна девушка.

Не спрашивая больше ни о чем, весело перешептываясь, Мейми с Элизой прошли в конец комнаты и принялись рыться в своих сундучках, чтобы вынуть ночные рубашки. У Эммелины ночная рубашка тоже была. Ее дала Ханна и, хоть она была необъятной и Эммелина в ней просто тонула, велела носить непременно.

– Хильда – хорошая девушка, – сказала миссис Басс. Она понизила голос и теперь говорила только чуть громче, чем это обычно делают в дневное время. – Будь спокойна. Она тебя не обидит. – И, сказав это, она повернулась и пошла вниз по лестнице, унося с собой лампу.

Эммелина следила за удаляющимся светлым пятном, пока оно окончательно не исчезло. Вскоре глаза привыкли к темноте, к тому же неполной: через три чердачных окошка в комнату тускло светила луна. Не было сил раздеться. Хотелось накинуть ночную рубашку прямо на платье. Но вдруг увидят? Ведь засмеют! Какое-то время она сидела, не шевелясь, на кровати, потом, так и оставив рубашку лежать в сундучке, скинула башмаки и влезла под одеяло, стараясь улечься так аккуратно, чтобы не потревожить спящую рядом девушку. Кровать была (или, может быть, ей так казалось?) выше, чем та, на которой она спала во время ночевки на постоялом дворе. Это пугало. Ведь так легко с нее упасть! Она тихонько придвинулась ближе к соседке. Вспомнила: ту зовут Хильда. В младенчестве Эммелина, как и все дети семейства Мошер, спала в родительской постели, между отцом и матерью. Но память не сохранила давних ощущений. Помнился только матрац на полу чердака.

Вспомнив вдруг, что забыла прочесть молитвы, Эммелина слезла с кровати и опустилась на колени.

Господь – Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться:
Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим,
Подкрепляет душу мою…

Она дочитала псалом до конца, но это ее не успокоило: казалось, какие-то самые главные строчки забыты. Повторив текст про себя, она ничего не добилась. Если забытая строчка существовала, ее по-прежнему было не вспомнить. Будь лунный свет ярче, она заглянула бы в Библию. Но сейчас нечего и пытаться. Кроме того, чем больше она раздумывала над своим странным ощущением, тем больше убеждалась, что, пожалуй, дело не в словах.

Боже мой, Боже мой! Для чего Ты меня оставил?

Нет, не то. Почему эта строчка пришла вдруг на ум? Глупо. Ведь Он никуда не ушел. Забравшись в постель и закутавшись, она смотрела через окошко в ночное небо. И вдруг поняла. Нет, конечно, Бог не оставил ее. Но трудно поверить, что Он видит ее здесь, в Лоуэлле. Чувство, что Он с ней рядом, дало ей силы уехать из дома, а теперь ей казалось, что Бог остался в Файетте, там же, где вся семья, и понимание, что она не права, потому что Он – всюду, не помогло преодолеть одиночество.

Ее мысли вернулись опять к миссис Басс. В столовой та прочитала им несколько правил из списка, вывешенного на стене. Самое первое гласило: неукоснительно посещать церковь по воскресеньям. Странно, что нужно кому-то об этом напоминать. Сама она побежала бы в церковь даже сейчас, среди ночи (будь та открыта), и каким это было бы облегчением и счастьем. В церкви, перед лицом пастора, она снова почувствовала бы, что Бог рядом.

До нее вдруг дошло, что она потеряла счет времени, и она стала прикидывать, какой день сегодня, чтобы понять, сколько ждать воскресенья. Четверг? Нет? Вероятно, пятница? А в общем, неважно. Если ты точно знаешь, что воскресенье придет, то можно и подождать. А пока… Как жалко, что невозможно поговорить с этой девушкой, спящей рядом. С Хильдой. Если б они подружились, все стало бы по-иному! Если б они подружились, то вечером, забираясь в постель, она была бы все равно что дома, в Файетте, с Льюком и остальными…