Эммелина - Страница 18

Следующую стадию обработки выполняли кардочесалки; с них вычесанный хлопок поступал на волочильни, где все волокна вытягивали в одном направлении и связывали во что-то вроде пучков. Еще две машины скручивали волокна «пучков», пропуская их через «ушко» и создавая, таким образом, заготовки, пригодные для отправки в прядильню. Полученную пряжу шлихтовали и обрабатывали загустителями, а потом в ткацких наконец превращали в ткань.

Мистер Бакстер тронул ее за плечо. Она вздрогнула. Слова по-прежнему тонули в шуме, и она долго не понимала, что он старается подвести ее к одной из волочильных машин.

– Пока ты ученица, будешь получать пятьдесят пять центов в неделю. Это сверх платы за стол и жилье, – кричал он. – Получка в субботу, перед тридцатым каждого месяца.

Ни денег, ни дня, когда она их получит, она себе и представить не могла. Через месяц… Это звучало как «через годы». Кроме того, она не очень ориентировалась в числах. Какое число сегодня? Кажется, первая неделя декабря. Но и в этом она не совсем уверена. Мистер Бакстер подвел ее к первой с краю машине и познакомил с работавшей на ней девушкой – Софи Хопкинс. Софи была маленькая, с блестящими живыми глазами и отличалась от всех, казалось по одному образцу скроенных, деловито-спокойных, уверенных в себе девушек Лоуэлла, которых Эммелина видела за завтраком, тем лишь, что заплетала волосы в косы и укладывала их крендельком.

– Софи учит отменно! – прокричал мистер Бакстер. Софи держалась нейтрально. По лицу видно было, что иногда она может быть и очень даже озорной, но, стоя возле станка, думает только о деле. Она была одной из очень немногих девушек, которым под силу любая работа на фабрике, и, будь она мужчиной, давно бы стала механиком, а потом, вероятно, и мастером. Но, будучи существом женского пола, она должна была ограничиться тем, что работала в шлихтовальной – здесь заработки для девушек были самыми высокими, – и работала столько, сколько хотела (то есть пока могла выносить испарения, наполнявшие тамошний воздух), а потом переходила «отдохнуть» в волочильню или куда-то еще, где требовались ее руки.

– Вот здесь, на краю, бобина, – показывала Софи. – Она обмотана вычесанным хлопком.

По мере того как хлопок раскручивался с бобин, Софи укладывала его на движущуюся ленту, соединенную с рамой, и при этом следила, чтобы он ложился ровно и прямо, а потом быстро обходила машину кругом и проверяла, не застревают ли выходящие с рамы «пучки». Работа, казалось, была нетрудной, но, когда, выключив станок, Софи предложила Эммелине самой проделать весь цикл, ее вдруг охватила оторопь.

Машина, только что состоявшая из деревянных деталей, соединенных кожаными ремнями и металлическими коленями, вдруг превратились в чудовище, которое может и растерзать. Страшно было даже и подойти к ней, не то что попробовать повторить движения, проделанные Софи. Кроме того, на мгновение показалось, что она и не помнит ни слов, ни действий своей наставницы. Цепенея от ужаса, Эммелина столбом стояла возле станка.

– Не бойся, – прокричала над ухом Софи. – Ведь я здесь, рядом.

И неожиданно случилось чудо. Слова Софи несколько раз подряд прозвучали в ее голове, но не Софи выкрикивала их, стараясь перекрыть грохот машин, а нежный голос матери повторял мягко: Не бойся, Эмми. Я ведь рядом.

И Эммелина почти физически почувствовала ее. Казалось, мать, приняв облик Софи, стоит у нее за спиной, подбадривая, напоминая, какой замечательной помощью будут всем деньги, которые она сможет прислать в Файетт. Всей душой ощущая ее присутствие, Эммелина включила станок и начала заправлять в него хлопок, потом, обойдя работающую машину, проверила, бесперебойно ли спускаются связанные «пучки» в подставленный для них короб. Работая без остановки, она пропустила через машину весь намотанный на бобину хлопок и только тогда выключила мотор и повернулась к Софи. Она потеряла всякое представление о времени и, хотя грохот станков, не прекращаясь, стоял в ушах, казалось, в это самое мгновение вернулась из Файетта. Сердце стучало, как будто бы она только что, обогнав Льюка, добежала до Развилки, хотя во время работы она, конечно, даже и не пыталась спешить. Но теперь была как в ознобе.

– Прекрасно, – сказала Софи, ободряюще улыбаясь. – Ты отлично справишься с этой работой.

Но похвала, которую прошептала ей мама, была еще жарче.

Остаток утренней смены она проработала в паре с Софи, и к концу они сообща обслуживали две машины. Грохот, естественно, не смолкал, и в какой-то момент у нее зазвенело в ушах, но она все же осилила этот внутренний шум, как осиливала и внешний. Сказать, что она привыкла и ей стало легче, было бы неверно. Легче не становилось. Напротив, заболели руки, в ногах накапливалась усталость, ступни горели. Но страха не было. Ощущение, что, когда будет очень трудно, мать придет и поможет, поддерживало ее.

Немного освоившись, она стала поглядывать по сторонам. Один раз встретилась глазами с молодым рабочим, стоявшим у огромной чесальной машины с несколькими вращающимися зубчатыми цилиндрами. Он улыбнулся ей, но она сделала вид, что не заметила. Потом, через некоторое время, какой-то мужчина забрал наполненный «пучками» короб и на его место поставил пустой. Поздравив ее с началом работы в Корпорации, он спросил, где она живет. Она не ответила, словно и не расслышав. Поведение этого парня ей не понравилось: показалось чересчур дерзким. Жаль, что некому объяснить ему, сколько ей лет и как неприличны его заигрывания.

Ровно в половине первого ударил колокол, и почти сразу же все машины в чесальне остановились. Эммелина подняла глаза на Софи.