Эммелина - Страница 34


К оглавлению

34

Эммелина обиделась. Слезы выступили на глаза, но, к счастью, падающий снег мешал им с Хильдой толком видеть друг друга. Вечерний воздух был холоднее, чем обычно при снегопаде. Может быть, потому, что они только что вышли из теплого дома, а может быть, потому, что река была слишком близко. Она вспомнила Файетт: не грустно ли там в Рождество, оттого что ее нет дома. Мысленно она видела мать, одиноко сидящую у очага, надеялась, что именно сейчас та о ней думает. Не пройдет и недели, как она вышлет домой свое первое жалованье. Как ей хотелось бы увидеть мамино лицо, когда она будет вскрывать конверт.


Подойдя к самому мосту, они увидели какого-то мужчину, спускавшегося с него им навстречу. Он был без верхней одежды, шел, опустив голову, сцепив за спиной руки, явно подавленный и угнетенный. И Эммелина вдруг осознала, что это не кто иной, как мистер Магвайр.

Взглянув на Хильду, она поняла, что та тоже его разглядела, но притворилась, будто бы не узнала. Эммелине стало ужасно жаль его. Ей вдруг пришло в голову, не одинок ли он, несмотря на богатство, несмотря на устроенность. Подумалось: может быть, знай он, что они здесь, ему захотелось бы с ними поговорить. Но Хильда ускорила шаг, словно специально не желая дать ей возможность высказать это предположение, и Эммелина уже беспокоилась только о том, как бы ей не отстать. Так они и дошли до самого пансиона, где она не смогла съесть ни крошки за ужином – так сыта была после чая у миссис Магвайр. А потом и заснуть не смогла: хороводом кружились в голове мысли о бесконечных загадках семьи Магвайр-Стоун.

* * *

Мистер Магвайр явно радовался приподнятому настроению, царившему в ткацкой в день получения жалованья. Девушки наперебой обсуждали, на что бы потратить деньги, а он, смеясь и подшучивая, делал вид, словно не понимает, почему именно сегодня идут все эти разговоры. А когда Эммелина сказала ему, что получит сейчас свое первое жалованье, с серьезным видом заявил, что быть не может, ведь она давным-давно в ткацкой.

– Ну, и конечно, получив деньги, вы сразу же побежите покупать настоящую лоуэллскую шляпку, – предположил он, когда она все-таки «убедила» его, что впервые пойдет за получкой. Но она отрицательно покачала головой и отвела глаза.

– Не надо мне никакой шляпки, – выдавила она из себя наконец, не в силах сказать ему правды.


В длинной очереди в конторе она едва сдерживала нетерпение. Девушки весело болтали о будущих покупках, а она только помалкивала, боясь, как бы ее не подняли на смех, если узнают, что все свои деньги она отправит домой, в Файетт. Одна из девушек, раскрасневшись от возбуждения, вынула из кармана платья маленькую книжечку и объявила всем, что работает здесь уже почти три года и сегодня ее счет в Лоуэллском сберегательном банке достигнет ровно пятисот долларов. Не в силах справиться с собой, Эммелина уставилась на нее во все глаза. Она много слышала о таких накоплениях, но ни разу не видела их обладательниц вот так, в двух шагах от себя.

Но когда кассир вручил ей банкноты Железнодорожного банка общей стоимостью в два доллара и двадцать центов (плата за содержание в пансионе уже удержана), она взглянула на них так, словно это была огромная сумма, и, замерев, с восторгом рассматривала полученные деньги, пока ее не попросили отойти, чтобы и следующая девушка могла наконец получить то, что ей причиталось.

Она отнесла банкноты на почту для отправки в Файетт, но радостное возбуждение не оставило ее и после этого. И все-таки сидеть со всеми в общей комнате, в то время как другие девушки перебирают разные возможности потратить свои деньги, было невесело. Захотелось уйти, и она решила пойти прогуляться по Мерримак-стрит.

Стоял ясный, не очень холодный вечер. Выпавший на Рождество снег почти совсем растаял и лежал только кое-где на обочинах да на газонах перед домами. Раз или два она останавливалась, заглядывая в неосвещенные витрины магазинов, но счастье, оттого что она уже выслала домой деньги, было всеобъемлющим и даже вытеснило желание задумываться о недоступном. Почти не застревая у витрин, она быстро прошла до конца Мерримак-стрит, бросила беглый взгляд на водопады, а затем вернулась, едва заметив, что дважды прошла расстояние в тринадцать кварталов, и, оказавшись в пансионе, сразу же крепко уснула.


Бурная радость, вызванная получением первых денег, быстро иссякла, и, когда декабрь перешел в январь, она почувствовала себя еще более одинокой, чем прежде. Новеньких не поступало, спала она по-прежнему одна, а Хильда, которая и в лучшие времена была скорее мила, чем сердечна, отдалялась все больше. Хильда вообще теперь часто бывала в дурном настроении, и Эммелина – судя по ряду признаков – очень ее раздражала. Можно было подумать, что ее неумение счастливо приспособиться к условиям лоуэллской жизни Хильда невольно рассматривала как некоторый упрек своим организаторским и педагогическим способностям.

По правде сказать, почти для всех январь был самым плохим месяцем. Впереди никакого праздника, а весна так далеко, что ее приближения даже и не почувствовать. В Файетте, где зимы всегда были долгими, трудными, тяжелее всего проходили февраль и март. Но теперь, вспоминая Файетт, Эммелина просто представить себе не могла, что и там она чувствовала себя иногда несчастной.

На второй неделе января она получила письмо из дому, написанное, явно по просьбе матери, рукой Гарриет. Принимая во внимание, что Гарриет не исполнилось еще и одиннадцати, нельзя было не поразиться тому, как ловко она ввела в него подтекст. Содержание состояло из продиктованной матерью благодарности за деньги и просьбы, чтобы Эммелина описала Гарриет все лоуэллские развлечения, всех своих новых подруг и новые платья. Эммелина изорвала письмо в клочья, а весь оставшийся день изо всех сил пыталась отделаться от преследовавшего ее текста. Новые подруги и новые платья! Несправедливость жгла и терзала так сильно, что она себе места не находила. После ужина, сидя со всеми в общей комнате и слыша голоса девушек, не понимала ни слова, как будто отсутствовала. Вспомнилось, как Гарриет, когда она попросила ее о каком-то мелком одолжении, вдруг выкрикнула: «Ты не приказывай – ты мне не мать!» Вспомнились многочисленные случаи, когда Гарриет нарочно переиначивала ее намерения и желания. Странно сказать, но до сих пор все эти события не вспоминались и уж тем более не досаждали. Ведь Гарриет была на три года моложе, совсем еще маленькая.

34