– Здесь живет мой брат Лайам.
Домишко стоял на каменной кладке и был поэтому чуточку выше соседних; стены, как и у всех, обшиты толем, но головки гвоздей, которыми толь крепился, забиты – не в пример прочим – ровными рядами и на одинаковом расстоянии друг от друга.
– И ваш брат до сих пор здесь живет?.. – проговорила Эммелина, словно пытаясь убедить себя в этой нелепице.
– Именно так. С женой и детьми. А их у него семеро. От изумления Эммелина чуть было не задохнулась.
– Он работает на фабрике, где делают крахмал, – продолжал Стивен, забавляясь ее реакцией, – и мог бы иметь дом в городе. Но даже и не пытается. Никто, кроме меня, не выбрался отсюда.
– Но, может, им здесь нравится, – сказала Эммелина, думая, что, будь на то ее воля, она никогда бы не променяла Файетт на пансион миссис Басс, хотя у нее и теплее, и сытнее.
– В том-то и беда, – ответил Магвайр, – что в трущобах они всем довольны.
– А разве это плохо?
Стивен издал какой-то невнятный звук.
Они подошли к одной из крайних лачуг, и он без стука, толчком, открыл дверь. В очаге против двери горел огонь. Очаг был большой, каменный и добротный, пожалуй, ничуть не хуже камина в доме мистера Магвайра. Как оказалось, он сам и сложил его с помощью братьев для живущей здесь матери, но выстроить заново дом, к сожалению, не смог: она запретила. У очага курил трубку старик. Он в упор глянул на Стивена, но вроде бы не признал его. В тот же момент в комнату молча, словно не замечая ни Эммелины, ни Стивена, скользнул какой-то мужчина помоложе. Он что-то держал в руках и был, казалось, всецело сосредоточен на разглядывании этого предмета. Легонько подтолкнув Эммелину, мистер Магвайр закрыл дверь.
В той части комнаты, что прежде была загорожена отворенной дверью, стоял стол с двумя стульями. У стола, ближе к очагу, сидела и шила крошечная старушка, мать Стивена. Когда-то мистер Магвайр купил ей лампу, но мать велела унести подарок – не ровен час опрокинется, и пожара не миновать. Стол был плотно заставлен: продукты вперемешку с посудой, чистой и грязной. Даже и не представить себе, как же за ним едят. Однако другого места для еды не было. В углу, у стены, громоздилась куча матрацев и одеял. Вся комнатенка была невероятно мала, футов семь на двенадцать.
Стивен подошел к матери и поцеловал ее.
– Миссис Магвайр, познакомьтесь-ка с этой милой девицей. Она работает у нас на фабрике.
До этой минуты старушка, казалось, воспринимала присутствие сына как нечто само собой разумеющееся и спокойно занималась своим делом, но, услышав, что пришел кто-то чужой, подняла голову, встала и подошла к Эммелине, на ходу что-то бормоча и как бы извиняясь. Эммелина, однако, не поняла ее: добрая половина слов была сказана по-ирландски, а остальные до неузнаваемости исковерканы.
– Мисс Эммелина, – сказал Стивен, – познакомьтесь, это моя мама.
У матери и сына были одинаковые глаза, одинаковые высокие скулы, одинаковые красиво очерченные тонкие губы. Седые, длинные, почти как у Эммелины, волосы старушка заплетала в косы, видневшиеся из-под края ярко-лиловой шали. Улыбнувшись, она обнажила два зуба (прочие, судя по всему, отсутствовали) и снова что-то зашамкала.
– Она предлагает тебе чаю, – перевел мистер Магвайр. – Не отказывайся – она все равно не отстанет.
– Спасибо, – сказала Эммелина, нервно улыбаясь, и оглянулась невольно на человека, по-прежнему внимательно разглядывавшего что-то у себя в руках.
– Этот очаровательный юноша – мой брат Майкл, – пояснил Стивен. – Можешь сказать ему что-нибудь, можешь не утруждаться. Он все равно не заметит.
Майкл тупо посмотрел на нее. На лице было не больше интереса, чем если бы Стивен внес в комнату еще один стул.
– А сколько ему лет? – тихо спросила Эммелина, пока миссис Магвайр наполняла чайник, наливая воду из висевшего над очагом котла.
Стивен пожал плечами:
– Около тридцати. Точно не помню. Да и какое это имеет значение?
Эммелина взглянула на старика. А это кто же такой? Ведь мистер Магвайр говорил, что его отец умер еще в Ирландии… Перехватив ее взгляд, Стивен засмеялся:
– Тебе непонятно, может ли это двигаться?
– Кто это? – спросила Эммелина шепотом, хотя Магвайр и не думал понижать голос.
– Овощ, – ответил он. – Знаешь, наши фабричные девушки осенью любят выкапывать разные кустики и приносить на зиму в ткацкую. Ну так вот и у нас тут свой кустик. Моя мать выкапывает его каждую осень, а весной снова высаживает на солнышко. Мало ей было одного овоща, решила, видишь, обзавестись вторым.
От таких слов Эммелина пришла в замешательство. Было неловко, хотя старик вроде и в самом деле ничего не понимал. В Файетте тоже встречались убогие, но никому и в голову не приходило, что можно о них не заботиться… или сказать о них что-нибудь оскорбительное… Она улыбнулась, показывая старику свое дружелюбие, и ей показалось, что он в ответ чуть заметно кивнул.
Стивен уже сидел за столом. Намазав кусок хлеба маслом, он тут же с жадностью набил рот, хотя в доме Стоунов ел, конечно, совсем иначе. Не переставая жевать, он приподнимал крышки, заглядывал, ища, чем полакомиться, в выставленные на столе глиняные горшочки, потом, привстав, запустил пальцы в висевший над очагом котелок и чертыхнулся, когда выловленный оттуда кусок мяса обжег ему пальцы.
И все же, несмотря на воркотню и на язвительные реплики, он был, казалось, спокойнее, чем когда-либо. С улыбкой смотрел на закутанную в яркую шаль, хлопотавшую с чаем мать, поглядывал с удовольствием на очаг, который с любовью сложил своими руками.