Эммелина - Страница 77

Свежий снежок припорошил обледенелую дорогу. Лошадь шла медленно, иногда поднимала копыто, но, так и не сделав шага, опускала на прежнее место; потом снова пробовала дорогу, продвигалась вперед дюйм за дюймом. И шаль, и юбка Эммелины сплошь покрылись снегом, но, к счастью, воздух был морозный, снег не таял, и, хотя добираться до дома пришлось очень долго, она не промокла. Подъехав наконец к ферме, она увидела фургон Саймона, подумала было: что это он делает здесь так поздно? И только разглядев в сарае двух чужих лошадей, вспомнила о приезде дорожников.

Разом очнувшись от прежних мыслей, она пошла к дому. Так вот, значит, уже сегодня придется перебираться спать вниз, а наверху, прямо над головой, разместятся два незнакомца, которые смогут к тому же спокойно разгуливать по всему дому. Предлагая родителям взять жильцов на постой, Саймон хотел им, конечно, добра, но они-то зачем согласились? Несколько лет назад отец собирался открыть с сыновьями какое-нибудь свое дело, и деньги, скопленные для этого, конечно, еще не успели истратить. На жизнь хватило бы, вероятно, и части этой суммы, но отец – судя по всему – не хотел трогать своих накоплений.

Осторожно приоткрыв дверь, Эммелина увидела отца, сидевшего спиной к ней на хозяйском месте. Больная нога вытянута была вдоль лавки, а костыли, которые Саймон смастерил на своей лесопилке, прислонены к столешнице так, чтоб в любую секунду до них было легко дотянуться. По левую руку отца сидел Саймон, по правую – крепко сбитый седоволосый незнакомец. Еще один член компании поместился в дальнем конце стола, за лампой, и как бы отдельно от остальных. Свет на него почти не падал, но, насколько можно было разглядеть, он казался широкоплечим, высоким и более молодым, чем все прочие. Этот сидевший далеко от двери мужчина был единственным, кто заметил, как она тихо вошла, и теперь явно наблюдал за ней. Она закрыла за собой дверь, и Саймон, услышав стук, обернулся.

– Глянь на себя, – сказал он. – Ты вся в снегу, вот-вот промокнешь до нитки.

Голос звучал почти по-отцовски. Может, ему и раньше случалось так говорить, а она просто не замечала? Сняв шаль и повесив ее сушиться, она стряхнула снег с юбки. Мать лежала уже в постели, за занавеской.

– Ну вот, Эммелина, это твои постояльцы. Томас Флинт и Мэтью Гарни. А это мисс Эммелина Мошер, – представил их Саймон.

– Здравствуйте, мэм, – отозвался Том Флинт, старший из мужчин, землемер из Огасты.

Вдвоем с Мэтью Гарни он должен был добрать недостающих рабочих, а после вернуться в Огасту, оставив Мэтью главным. Мэтью Гарни налег на стол, лицо приблизилось к лампе, и она теперь лучше могла разглядеть его. Волосы светло-каштановые, глаза совсем светлые. Серые или голубые – не разобрать. Один – чуть совсем не закрыт упавшей на лоб непокорной прядкой. Эммелина кивнула застенчиво и, не задерживая на приезжих взгляда, опять повернулась к огню. Снежинки растаяли у нее в волосах, и тонкие струйки воды текли по лицу и по шее. По-прежнему стоя лицом к огню и прикрыв глаза, она деловито спросила:

– Вы уже видели комнату?

– Да, мэм. Она нам подходит, – ответил Флинт.

– Стоять в полный рост там можно только на середине, – заметила Эммелина.

– Ничего страшного. К концу дня у наших парней нет охоты стоять, – ответил ей Флинт.

– Ну что же, тогда все в порядке. – Повисло молчание. Мужчины сидели за кружками. Отец взял свою и залпом выпил. Саймон последовал его примеру.

– Ну, мне, пожалуй, пора, – сказал он. – А ты, значит, ночуешь теперь здесь, внизу, Эммелина. Правильно я понимаю? – спросил он и вдруг как-то смешался.

Потом надел куртку и попросил ее выйти на улицу – на пару слов. Однако, когда они оказались уже во дворе, выяснилось, что сказать ему в общем-то нечего. Бросив на нее искоса взгляд, говоривший: я знаю, ты что-то скрываешь, – он принялся ковырять носком снег, потом глянул на небо и выдавил из себя наконец, что не помнит, когда еще снег был таким, как в этом году. И тут же рассмеявшись, заметил: а это что-то да значит, ведь я уже пожил достаточно.

Она улыбнулась в ответ.

– Надеюсь, лошадь не завязнет по такой дороге, – прибавил Саймон и замолчал, может быть втайне надеясь, что Эммелина предложит ему остаться и, как уже было однажды, провести ночь около очага. Но Эммелина молчала, и, распростившись, он, тяжело ступая, начал спускаться по склону, туда, где стоял фургон.

А Эммелина вернулась в дом. Что-то неуловимо переменилось, пока ее не было. Когда она вошла, мужчины молчали. Потом заговорил отец, и, не вникнув еще в слова, она расслышала задиристые ноты в его голосе.

– Нечего сказки рассказывать, что у вас там, в Канзасе, нет рабства, – запальчиво выговорил он.

Мэтью Гарни пожал плечами. Он явно не хотел связываться.

– За кого ты нас принимаешь, парень? – не унимался отец.

Войдя, она закрыла за собой дверь. Видно было, что Томасу Флинту было так же неловко, как и ей.

– Ни за кого я вас не принимаю, – спокойно сказал Мэтью Гарни. – Просто рассказываю, как у нас было.

Его выговор отличался от выговора всех присутствующих. В нем смешались и интонации, свойственные восточным штатам, где родились и выросли его отец и мать, и говор Канзаса, где он сам вырос, а родители жили и посейчас, и всяческие оттенки произношения, отличавшие города, расположенные вдоль линий железных дорог Среднего Запада и Северо-Востока, в которых он жил и работал, а иногда даже подумывал и осесть, но неизменно менял решение и двигался в путь, оказываясь все ближе к Атлантическому побережью.

– Как у нас было, – ядовито передразнил отец.